вашему забору троюродный плетень
Название: Осэти-рёри
Бета: _Brownie_
Размер: миди, 5087 слов
Пейринг/Персонажи: Ханамия Макото, Киеши Теппей, ОЖП
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: мама Ханамии очень любит готовить, иногда это оборачивается неожиданностями.
читать дальше
Мама задерживалась.
Макото окинул взглядом кухню: все сияет чистотой, все принадлежности на своих местах и готовы к бою. Мама решила в этом году готовить осэти самостоятельно. Если честно, Макото эта идея не очень нравилась, но покупное осэти он вообще терпеть не мог, а никаких других вариантов не предполагалось. Традиционная еда была у мамы любимым заскоком, мотто, хобби и вообще всеми словами, которые обозначают, что человек напрочь упоролся по какой-то теме.
Макото, безусловно, имел с этого массу приятностей: его бэнто всегда были разнообразны, вкусны, полезны и красивы, вызывали зависть и приносили почет. И вообще, еда — это куда лучше, чем вышивка или другое рукоделие, которое загромождает дом или дарится всем знакомым по любому поводу. Или, скажем, вот мама Фурухаши коллекционировала фигурки собак. От этих собак деваться было некуда, в дом Фурухаши стремно было заходить, потому что отовсюду на тебя неживыми глазами смотрели куклы, статуэтки, еще какая-то собаковидная хрень.
Так что Макото легко отделался, но все же осэти… Покупное ни разу не оказывалось вкусным, и Макото был убежден, что дело не в мастерстве повара, а просто в традиционном наборе продуктов и их сочетании. Но мама уперлась, приобрела красивущую трехэтажную коробку — настоящую деревянную! лакированную, в золоте! тысяч за сто, не меньше! — и умчалась за продуктами, восклицая, что не может считать себя настоящим кулинаром, если не приготовит осэти-рери.
Ладно, думал Макото, наводя в кухне порядок и блеск, в конце концов, он наверняка сможет тихонько бегать в кофейню на углу.
Во дворе заурчал мотор: похоже, мама наконец вернулась. Послышался ее веселый голос — с соседями, что ли, болтает? Может, подвезла кого-нибудь…
Скинув резиновые перчатки, но не снимая фартука, Макото выскочил на крыльцо, готовый таскать сумки. Мама действительно щебетала о чем-то с соседкой, изящно жестикулируя; рукава ее кимоно трепетали в воздухе, и Макото, как обычно, засмотрелся. Мама любила носить кимоно, а кимоно любили ее. В шелках мама превращалась в сказочную красавицу.
– Привет, Ханамия, — сказал ему человек, вынимавший из багажника пакеты. Макото дежурно улыбнулся, вдохнул, чтобы ответить, да так и завис, как будто воздух во рту превратился в резиновый кляп.
– Мако-тян! — мама спешила к крыльцу, лучась улыбкой. — Этот любезный юноша помог мне с сумками и поможет тебе еще кое с чем. Киеши-кун, это мой сын, Макото. Макото, это…
– …Киеши Теппей, я знаю, матушка, мы знакомы, — Макото наконец заставил себя говорить.
– О, в самом деле? — мама изящно прикрыла рот кончиками пальцев, изогнула брови в кукольном удивлении. — Надо же! Но тем лучше. Мальчики, пожалуйста, несите вещи в кухню. Киеши-кун, ты будешь чай или кофе?
– Чай, с вашего позволения, — Киеши поклонился, не выпуская из рук пакеты. Выглядел он слегка не в своей тарелке.
– Ханамия, прости, — вполголоса произнес он, поравнявшись с остолбеневшим Макото. Мама уже скрылась в доме и чем-то брякала на кухне. — Она не представилась сразу. Выпрыгивать из машины было как-то неуместно.
Макото только сглотнул.
– Я не мог отказать в помощи, — растерянно каялся Киеши, — честное слово, Ханамия, я не нарочно тебя злить явился…
– Да знаю я, — буркнул Макото. — Там есть еще что в багажнике? Входи, разувайся, кухня прямо и направо.
Сокрушительная мощь маминой харизмы была ему известна очень хорошо. Мама могла взять без боя любой бастион бюрократии, испепеляла всякое недружелюбие и оставляла за собой ошарашенных людей, едва ли понимающих, как и почему они только что сделали для незнакомой дамы абсолютно все, что только могли. Впрочем, со знакомыми происходило то же самое, только они заранее не пытались сопротивляться. Куда уж там какому-то Киеши. Особенно Киеши, который всех защитит и всем поможет.
Что всерьез нервировало, так это оброненное мамой «поможет тебе кое с чем». С чем бы это?! Макото нервно оглядел двор. Кадомацу он установил при входе еще вчера. Листья подмел, окна снаружи помыл. Обстановка в доме была европейская, никаких футонов вытряхивать или там бумагу на седзи менять не требовалось. Для чего нужна помощь постороннего парня?..
Он забрал из багажника оставшиеся покупки, отнес в кухню. Киеши пил чай, стараясь выглядеть непринужденно. Получалось у него очень плохо. В другой раз Макото с удовольствием поиздевался бы: Киеши как будто экзамен в универ сдавал или разыгрывал решающий мяч в финале Зимнего кубка, — но он видел такое не впервые. На самом деле Киеши еще очень достойно держался по сравнению с некоторыми другими, которых заносило — засасывало — в гостеприимные мамины объятия.
Мама порхала в белоснежном переднике поверх кимоно, раскладывая и убирая продукты.
– Мако-тян, вот и ты! Выпей чаю, пожалуйста, а потом вынеси на улицу ступу для риса. Она в кладовой. Ее, правда, нужно протереть, ты понимаешь… И толкушку, конечно же.
Киеши уставился на Макото испуганными и несчастными глазами.
– Матушка? — как мог спокойно позвал Макото, чувствуя, как у него холодеют руки. — Ступу для риса?
– Разумеется! — мама победно распрямилась, закончив потрошить пакеты. — Мы же решили готовить новогоднюю трапезу сами. Значит, и рис толочь тоже нужно самим!
Когда это «я» превратилось в «мы», успел подумать Макото.
– Большая удача, что Киеши-кун уже имел дело с этим процессом, — пропела мама льстивым голоском и даже поклонилась в сторону Киеши. — И к тому же вы, оказывается, знакомы. Значит, у вас все получится как нельзя лучше! Хороший знак перед Новым Годом.
Взгляд Киеши стекленел. У Макото был кое-какой иммунитет — все-таки родная мать! — но даже он чувствовал, как его обволакивает паутина неизбежности предстоящего. Легче шелка, прочнее титана.
– Я сделаю вам поесть, — продолжала мама, — это ведь такое трудное занятие, оно отнимает силы… Мако-тян, достань, пожалуйста, для нашего гостя фартук и что-нибудь на голову.
– Да, матушка.
Когда Макото выходил из кухни, ему померещилось, что мама подмигнула Киеши. Но смысла в этом никакого не было, Киеши сейчас все равно не воспринимал реальность, и мама знала это лучше кого угодно, поэтому Макото решил, что зрение его обманывает.
Выволакивая ступу из кладовой, он усмехнулся: мама прекрасно понимала, что уговорить его самого заняться рисом, скорее всего, не получится, и поэтому высмотрела, сцапала и привела домой аргумент «за»: при посторонних Макото ни за что не стал бы возражать и упрямиться. Он не любил выглядеть идиотом, а не выглядеть им, ругаясь с мамой, было нереально. Она воплощала собой идеал, и перечить идеалу, сохраняя достоинство в чужих глазах, просто не получалось. По крайней мере, Макото до такого еще не дорос.
А стало быть, сейчас ему придется толочь рис для моти вместе с Киеши Теппеем. И где только мама на него налетела! Хотя нет ничего удивительного в том, что, встретив, она выбрала именно его: мама, как заправский хищник, чуяла любую слабину в человеке. Она заранее знала, что Киеши не сумеет отказаться.
Против воли стало жаль Киеши. Он не сломался в руках Макото, выстоял, пошел своим путем… и тут его слизнула волна цунами и принесла куда хотела, без малейшего шанса на сопротивление.
– Я могу помочь? Прямо сейчас, в смысле?
Киеши переминался с ноги на ногу в дверях ванной, где Макото протирал ступу. Вид у него все еще был ошарашенный.
– Сейчас поможешь мне дотащить эту дуру наружу. Она тяжеленная.
Огрызаться или издеваться не хотелось. Что толку? Хоть изойди на яд — Киеши никуда не денется, не сбежит, не растворится в воздухе. Мамина воля держит его здесь, как заклятие — демона. Они оба сейчас одинаково беспомощны перед лицом желания мамы готовить моти как полагается.
Киеши покладисто кивнул, дождался, пока Макото отложил губку, подхватил ступу с одной стороны. Их руки почти соприкасались на бортике, и приходилось подлаживаться друг под друга, шагая. Киеши пятился, Макото семенил вперед, задевая ступу коленями. Удивительно неудобный предмет, почему не приделать ручки?..
Кое-как спустившись с крыльца, они установили ступу посреди двора, на плитке дорожки. Не сговариваясь, выдохнули и присели на ступеньках перевести дух.
– Где она… тебя поймала? — спросил Макото в два приема. «Как» — спрашивать не стал, уверен был, что Киеши не запомнил этого момента.
– Кажется, в торговом центре на набережной, — Киеши постепенно приходил в себя, взгляд его наполнялся недоумением и интересом. — Она уронила пакет, мандарины раскатились. Я помог собрать… и… — он заморгал, помотал головой. — Ханамия, извини: она… в смысле, твоя почтенная матушка — не кицунэ? То есть, я это не в обиду…
Макото завороженно смотрел, как скулы и уши Киеши наливаются розовым. С ума сойти, он смутился! По-настоящему, всерьез смутился!
Похоже, маму следовало поблагодарить за новогодний подарок.
– Спасибо, ямамбой не обозвал, — легко бросил Макото и был вознагражден еще более интенсивным румянцем на лице Киеши. — Не парься, я сам иногда сомневаюсь, не откусила ли матушка папе голову еще до моего рождения.
Киеши откашлялся в кулак.
– По-видимому, ты пошел в мать, — заметил он — то ли намекал на прежние их взаимодействия, то ли пытался нахамить.
– Такой же красивый? — Макото подмигнул и поднялся. Киеши остался сидеть, глядя снизу вверх, хмурясь и явно не зная, что сказать. — Пойду приволоку молот и мешалку, а ты иди к матушке за рисом.
Он поспешно скрылся в кладовке. Киеши протащился мимо нога за ногу. Маму он определенно побаивался. Макото подумал вдруг, что про кицунэ Киеши вовсе не шутил. Нет, в самом деле, еще бывают люди, которые во все это верят? И Киеши из их числа?
Что ж, определенно мама подбирала свой «аргумент» с большим тщанием.
Он снял с крючка самый большой фартук, какой был — красно-белый, с кроликами. Вытащил из-под груды инструментов толкушку — здоровенный деревянный молоток, которым последний раз пользовался, наверное, дед лет десять назад. Мешалка рядом с молотом выглядела очень маленькой и легкомысленной.
Выйдя в коридор с молотом на плече, Макото чуть не столкнулся с Киеши: тот нес из кухни кадушку риса. Мама расстаралась, сварив втрое больше обычного. Что ж, моти положено угощать богов и соседей — даром не пропадет.
– Смотри, Киеши, какой инструмент для тебя, — Макото кивнул на молот, а потом помахал мешалкой: — А это для меня. Буду смотреть, как ты трудишься.
– Вообще-то мешать рис не легче, чем отбивать, — удивился Киеши. Потом вдруг усмехнулся: — Ты еще поменяться захочешь, Ханамия.
Макото фыркнул и ушел в ванную протирать инструменты.
В принципе, он догадывался, что размешивать густую клейкую массу риса, отдергивась из-под ударов молота — занятие не особенно простое. Но поменяться? Да щас, нашел дурака.
Пока они готовились: несли табуретку и миску с водой, чтобы смачивать тесто, обряжали Киеши в фартук и бандану, объясняли любопытным соседям, что сейчас будет, и договаривались, как взаимодействовать, по двору поплыли ароматы еды. Сначала еле ощутимые — Макото заметил, как Киеши повел носом, пытаясь отследить тень запаха, — затем все более густые. В животе требовательно заурчало.
– Начинай, тормоз, — велел Макото и взял мешалку наизготовку. — Быстрее сделаем — быстрее свалишь.
Киеши кивнул и без лишних слов взметнул молот над ступой.
Соседки в один голос ахнули. Действительно, Макото не мог не признать: тут было на что посмотреть. В одной рубашке с закатанными рукавами и облегающих джинсах, Киеши смотрелся в роли молотобойца очень эффектно. За год в Америке, или где он там лечил ногу, он ничуть не потерял форму.
Защелкали камерами мобильники с обеих сторон двора. Макото скривился: тоже нашли развлечение…
– Мешай!
Ворочать мокрой лопаткой рис действительно было ни фига не легко. Возможно, и правда труднее, чем махать молотом. Но Макото скорее надорвался бы, чем запросился меняться.
– Бей! — две минуты передышки и снова за работу.
Соседи подбадривали, хлопали в ладоши, потом кто-то из пожилых завел песенку, в которой было больше ритмичного уханья и бормотания, чем осмысленного текста. Как ни странно, эти первобытные завывания помогали удержаться в ритме, и дело шло довольно споро.
Макото не уловил, когда рис превратился в тесто, тягучее, однородное. Он устал, вспотел, руки и плечи одеревенели, да и поясница не отставала. От Киеши валил пар, мокрые от пота волосы над банданой встали дыбом, как ежиные иглы. Даже соседи утомились и пели вразнобой.
– Все, мальчики, уже все! — мама явилась небесной феей, легкая и свежая, в своем белом передничке, оглушительно пахнущая чем-то вкусным. — Смотрите, какая получилась красота!
Со всех сторон раздались аплодисменты. Макото слышал их словно сквозь вату. Странно, ведь еще даже солнце не село, значит, времени прошло не так много. Тренироваться случалось и вдвое, и втрое дольше, так откуда такая зверская усталость?
– Непривычная нагрузка, — выдохнул Киеши. Он подхватил кадку с тестом и двинулся следом за мамой, а Макото вдруг заметил, что Киеши припадает на левую ногу. Не сильно. Но все-таки.
Это было очень странное ощущение: злорадство и неловкость в одном флаконе. В пропорции один к одному.
– Как чудесно! — мама умильно сложила руки, любуясь тестом. — Вы такие молодцы, мальчики! Принимайте душ скорее. Мако-тян, найди для нашего гостя смену одежды, пожалуйста. И приходите обедать!
– Но у нас нет одежды такого размера, — начал Макото.
Мама на мгновение оторвалась от того, что резала и перемешивала.
– Макото, — нежно и серьезно сказала она, глядя на него в упор, — ты можешь решить эту проблему. — И вернулась к своему занятию.
Киеши рядом, кажется, позабыл дышать.
– Понятно. И сотворить маленькое симпатичное чудо, — прошипел Макото сквозь зубы. Он очень любил маму, но иногда она бывала невыносимо… идеальной. — Пошли наверх, Киеши. Ты можешь подниматься по лестнице?
Киеши помедлил.
– Что, заметно?
– Можешь или нет?!
– Да, могу.
– Шевелись тогда.
Вручив Киеши полотенце и буркнув: «Насчет расхода воды сам все знаешь», Макото пихнул его в ванную, а сам зарылся в платяной шкаф. У него появилась идея. Он сам счел бы эту идею замечательно гнусной, не будь она порождена безысходностью.
Десять минут спустя он сунул в руки Киеши аккуратно сложенную майку.
– Штанов на тебя нет вообще никаких, останешься в своих, а верх — вот, — бросил он и скрылся в ванной сам.
Выяснилось, однако, что сам Макото не был готов к зрелищу, созданному собственноручно.
Как и полагалось третьекурснику, он оставил клубную деятельность и был уверен, что форменная майка ему больше не пригодится. Но выбрасывать не стал. Оказалось — пригодится, но как!
Очень свободная на Макото, на Киеши она натянулась мало не до треска, обрисовывая торс в мельчайших подробностях. Капитанская «четверка» как-то даже нагло красовалась на мощной груди. Киеши хмурился.
– Мне кажется, ты издеваешься.
– Я не держу дома одежду на три размера больше себя, — окрысился Макото. — Вот все, что есть. Хочешь — иди голышом.
– Боюсь, госпожа твоя мать этого не одобрит.
– Это точно.
Спускался Киеши куда медленнее, чем поднимался. Обогнать его на лестнице Макото не мог, тащился позади и чувствовал себя неуютно. Киеши в его одежде, с запахом его геля для душа… Это было чуточку — порядка на три — интимнее, чем Макото когда-либо предполагал. И, главное, он решительно ничего не мог поделать. Даже скинуть Киеши с лестницы не мог. Не у себя дома. И не в присутствии мамы.
Ладно. Не хотел он скидывать Киеши с лестницы. Пошло, глупо, чревато последствиями, никакого удовольствия.
– Я думал, тебя там, в Америке, вылечат.
– Я хожу, — сухо ответил Киеши.
– Угу, помогаешь прекрасным незнакомкам и вляпываешься в неприятности.
– Я не назвал бы сегодняшнее… приключение неприятностью, — Киеши наконец ступил на ровный пол и отцепился от перил. — И твоя мама действительно очень красивая, Ханамия. Красивее всех, кого я видел.
Макото едва не брякнул, что его мама старше Киеши на тридцать лет, но вовремя захлопнул рот.
– Влюбишься — убью, — предупредил он вместо этого.
– Я не буду назойливым ухажером, — очень серьезно отозвался Киеши, и Макото пережил секунду всепоглощающего, абсолютного изумления, прежде чем до него дошло, что Киеши пошутил.
– Ты не будешь никаким ухажером, — отрезал он, — мне вот только отчима в твоем исполнении не хватало!
Теперь уже Киеши молча хлопал ресницами, а Макото вдруг сообразил, что, кажется, невольно сделал Киеши очень жирный комплимент. Ну в самом деле, заявить человеку, что им могла бы увлечься такая женщина…
А и могла бы, будь Киеши постарше раза в два, понял он тут же. Ну, насколько он знал маму.
– Пожалуй, ты прав, — протянул Киеши и ослепительно улыбнулся. — Из нас с тобой получились бы скверные родственники, Ханамия.
– Как ни противно это говорить, но я полностью с тобой согласен, — оскалился Макото и пошел на кухню. Жрать хотелось до темноты в глазах.
Мама приготовила набэ.
Впервые на памяти Макото мама ставила на стол набэ, когда у них были гости. И таинственно улыбнулась в ответ на молчаливое удивление сына.
Макото с оттенком паники подумал, что, может быть, Киеши и правда понравился маме несколько больше, чем это прилично.
Киеши, разумеется, таких тонкостей не уловил, хотя и почуял, что что-то не совсем в порядке. Макото встретил его короткий вопросительный взгляд, поморщился и кивком пригласил садиться за стол. У мамы свои представления о том, какого обращения заслуживают гости.
Сама она есть с ними не стала. Отошла в угол и умиленно наблюдала, как «мальчики» питаются, время от времени подкладывала на блюдо добавку, потом положила в кастрюлю лапшу…
Макото хорошо знал эту мамину манеру оставаться в тени и раскидывать сети оттуда, но она никогда еще не вела себя так с ровесниками сына. Наверное, я вырос, с неожиданной горечью подумал он. Вот так не заметишь, а уже взрослый в глазах собственной матери. На мгновение перехватило горло от острой тоски.
– Киеши-кун, завтра Макото вернет тебе рубашку, — сказала мама. — У тебя нет аллергии на стиральный порошок?
– Нет, — автоматически ответил Киеши, а потом испуганно встрепенулся: — Что вы, Ханамия-сан, не нужно, я сам…
– Нужно, — ласково и непреклонно ответила мама, — не лишай меня возможности отблагодарить тебя за помощь.
Макото мысленно застонал. Завтра, значит, придется переться в город встречаться с Киеши. В самый канун Нового Года.
С другой стороны, не оставлять же ему капитанскую майку. Не заслужил.
Когда Киеши наконец сумел удрать из незапланированных гостей, было уже темно. Мама, как положено, стояла у ворот и махала ему вслед, а Макото тихо надеялся, что она не заметит, как Киеши хромает. А то с нее станется везти его домой на машине.
Не заметила. Наверное, не сильно он и хромал, просто Макото знал, куда смотреть, и очень интересовался. Что само по себе задевало самолюбие: нечего зацикливаться на своих проигрышах. Кому какое дело, болит или не болит нога у Киеши Теппея. Все равно он уже не будет играть в баскетбол. Талант ли, гений ли — раз сломавшееся идет в отходы, как ни чини.
– Мако-тян, — мама подошла со спины, обняла, на секунду прижалась щекой между лопаток. Макото, который в этот момент мыл один из маминых бритвенно-острых ножей, замер. Осторожно положил нож в раковину и позволил себе расслабиться, радуясь ласке.
– Отложи пока посуду, Мако-тян. У нас есть шоколадный десерт и немного фруктового пива.
– Я несовершеннолетний, — Макото засмеялся и выключил воду.
– Ничего, я никому не расскажу.
Шоколадный десерт в мамином исполнении был любимым лакомством Макото. Бисквит, суфле, посыпка — все с горьким шоколадом и почти совсем без сахара. В детстве он честно угощал этим приятелей, но перестал, получив в ответ только недоумение вместо ожидаемых восторгов.
Мама присела за стол, уже освобожденный от остатков обеда, с бокалом розоватого вишневого пива.
– Вы сегодня такие молодцы, Мако-тян. Спина не болит?
– Еще нет. Завтра буду как колода, наверно. Надо залезть в ванну, прогреться. Матушка… — он попытался облизать шоколад с губ, но, кажется, размазал еще больше. Мама рассмеялась, прикрываясь ладонью. — Как тебе удалось притащить в дом именно Киеши?
– Случайно, мой дорогой, — мама покачала бокал, любуясь дрейфом пузырьков к поверхности. — Право же, я не знала, кто это, пока в машине мы не представились друг другу.
– Но откуда вообще ты знаешь про него? Я же ничего не говорил.
– Сето-кун рассказал мне.
– Кентаро?! Зачем? Когда?! Он же у нас не был уже года два!
Мама удивленно улыбнулась.
– Сето-кун отлично разбирается в кофе. Он знает всех поставщиков магазинов по нашу сторону реки. Я прошу его прогуляться со мной всякий раз, когда иду за кофе, ну и, конечно, мы болтаем о том, о сем…
Макото тяжело вздохнул. Его мама ходит с его одноклассником за кофе, а он понятия об этом не имеет. И, главное, Сето ни разу не проболтался! Хотя он вообще мало разговаривает. То есть как… видимо, с мамой он разговаривает как обычный человек. Сплетничает даже.
– Матушка, это неприлично. Тебя его родители обвинят в домогательствах.
– Что ты. Чета Сето — милейшие люди. Они сами просили присмотреть за их сыном, чтобы не заснул где-нибудь в парке.
– Я хочу уметь делать с людьми вот это, что ты делаешь, матушка.
– Но у тебя не получается?
Макото передернул плечами.
– Отвернись, я оближу тарелку.
Мама отвернулась и прикрылась рукавом.
– Ты еще не нашел баланса, Мако-тян. Ты мужчина, поэтому не плохо, что тебя боятся. Но одного этого мало.
На мамином рукаве чуть заметно выступал над фоном тканый узор — сосновые ветки. Орнамент словно гипнотизировал.
– Нужно, чтоб еще любили? Матушка, я не хочу. Это напрягает. Вон Киеши все любят, идиоты…
– Не думаю, что его любят, — сказала мама, опуская руку и отпивая из бокала. — У него прекрасная маска: добродушная, чуть-чуть недотепистая. Таких не любят — таких считают безопасными. Расслабляются рядом с ними.
Макото залпом выпил полбокала, не ощущая вкуса. Почему он раньше не говорил с мамой про это? Почему?
– Но он не безопасен?
– Ты мне скажи.
Перед глазами пронеслись картинки. Матчи. Разговоры до и после. «Делай что хочешь со мной, но не смей трогать моих друзей». «Ты отличный игрок. Давай сыграем еще».
– Твое лицо говорит за тебя, — заметила мама, не дожидаясь словесного ответа. — Ты больно ушибся об него. Причем заметь, Мако-тян: именно об Киеши, а не о того мальчика-невидимку, их духовного лидера.
– Про него-то ты откуда…
– Сето-кун был так любезен, что показал мне запись вашей игры.
Мама встала, помедлила перед холодильником, достала еще пару бутылок.
– Есть два основных пути, Мако-тян, — произнесла она напевно. — Ты можешь быть равно справедлив со всеми — и тогда ты безопасен для всех, кто соблюдает твои правила. Это вызывает у людей уважение, но не симпатию. У многих это также вызывает желание попробовать на прочность твои принципы. Или ты можешь быть безопасен для тех, кого назовешь своими. Без оговорок и правил. Это территориальность, свойственная и людям, и зверям. Она понятна всем инстинктивно, без объяснений. У кого территория шире, тот кажется сильнее. Киеши-кун… — она улыбнулась прохладно, не показывая зубов, — Киеши-кун очень ревностно охраняет свою территорию и не посягает на чужие. Потому в глазах других, ведомых инстинктами, он выглядит… позитивно.
Макото поднялся, взял у мамы бутылки, открыл, налил по новой. Упал обратно на стул, вытянув ноги, и прикрыл глаза.
– Матушка, ты ведешь себя не так и не этак.
– Я женщина, мой дорогой. У нас совсем другие техники. Тебе они недоступны. Прости, что не могу дать тебе личного примера.
– Что тут сделаешь, — Макото усмехнулся. Он не помнил отца — тот погиб во время землетрясения Кобэ, когда Макото был совсем мелким. Мама предпочла не выходить замуж вторично, дед умер довольно рано, других мужчин в ближнем кругу не завелось, и потому, действительно, с ролевой моделью для подражания у Макото было неважно. Не сказать чтобы ему это мешало. Ну, или он не сознавал, чего лишен.
– Ну хорошо. Кто такой Киеши, я понял. А я сам?
Безмятежную улыбку мамы можно было смело вставлять в социальную рекламу. Что-нибудь о подлинном духе Японии.
– Мне кажется, Мако-тян, тебе следовало бы завтра съездить и вернуть рубашку Киеши-куна, а заодно преподнести ему и его родным немного моти. Это ведь справедливо, не так ли?
Десерт закончился, пиво тоже, а судя по ответу мамы –завершился и разговор. Разумеется, никаких прямых советов. Мама объяснит что угодно о других, поделится опытом, но не станет разъяснять, как самому Макото себя вести. «Ты справишься с этой задачей». Старайся, и у тебя все получится.
Некоторые практиковали такое в баскетболе. Макото с удовольствием ломал их. Впрочем, тех, у кого все получалось без особых стараний, он ломал еще охотнее.
Он не знал, какова была доля таланта, а какова — старания в баскетболе Киеши. Исходно он просто убирал с пути отличного игрока.
Почему позже он так хотел доломать Киеши? Почему так злился, когда это не получилось?
Может, потому что территория Киеши — вся его команда, а территория Макото — только мама? Под «своих» больше никто не подходил, даже парни из Кирисаки Дайичи. Ну, может, Сето за счет давнего, с младшей школы, знакомства. И то как-то…
– Это фигня, что у меня нет друзей, — медленно проговорил Макото, пробуя слова на вкус. Мама к тому моменту уже улетучилась куда-то — то ли прибираться, то ли стирать, и голос в пустой кухне звучал гулко и внушительно. — Друзья сами по себе низачем не нужны. Но у меня нет «своих». А значит, у меня маленькая территория. Это почти то же самое, что маленький член: жить можно, но унизительно. Нужно что-то менять.
Он ухмыльнулся, на мгновение представив, как клево было бы отнять территорию у Киеши. Но — нереализуемо. Хотя, конечно, перейти в Сейрин и начать тянуть одеяло на себя… Было бы весело.
Ладно, шанс упущен. Никто не меняет школу под конец последнего курса.
Утро последнего дня года выдалось небывало сухим и теплым. Макото решил покончить с неприятным поручением как можно скорее. Адрес Киеши он знал давно — выяснил еще в прошлом году, когда собирал информацию на всех противников.
Мама завернула выстиранную и выглаженную рубашку в хрустящую бумагу, вручила Макото коробку с моти и открытку с безличными новогодними пожеланиями для всей семьи, поцеловала в переносицу и попросила вернуться не позже чем за час до полуночи. Макото только фыркнул: он не собирался задерживаться ни одной лишней минуты. Лучше дома потупить в компьютер, или помочь маме по дому, или — если ей требуется одиночество для кулинарного вдохновения — вызвонить Сето, предателя этакого, и пойти погонять мяч или выпить кофе… да что угодно лучше, чем общаться с Киеши и строить из себя воспитанного мальчика перед его семейством.
Домик Киеши, зажатый между многоэтажками, он нашел с третьей попытки, пришлось даже побеспокоить полицейского в будке на углу. Воротца в крошечный дворик, связанные из бамбуковой щепы, выглядели точно как портал в прошлое. Макото даже задумался, а есть ли в жилище Киеши канализация, или, может, он по утрам таскает воду из колодца?
– Ты, наверно, Ханамия-кун? — окликнули его из дома, и во дворик вышла женщина, при виде которой Макото согнуло в поклоне даже раньше, чем он успел осознать, с кем имеет дело.
Бабка Киеши тоже любила кимоно. И если маме Макото традиционные наряды возвращали красоту и молодость, то бабушку Киеши они, казалось, выносили из потока времени. Сколько лет этой даме: шестьдесят или девяносто? — не разобрать.
– Входи, входи, мой мальчик, — певуче говорила бабушка, отпирая калитку. Распрямляясь, Макото успел увидеть скрюченные артритом пальцы, подумал, что все-таки скорее девяносто, а потом сразу — что нужно купить маме хороший крем для рук.
– Теттян, к тебе твой друг, — позвала бабушка, и Макото успел подавить смешок — «Теттян», вот как? — и невольную гримасу — «друг» нашелся! — до того, как на веранду выскочил Киеши, босой, в подкатанных штанах и застиранной футболке, торопливо вытирающий руки полотенцем. Полы мыл, наверно.
– Ханамия, заходи! — крикнул он. Макото выдохнул: он рассчитывал обменяться одежками, отдать моти и свалить, но Киеши явно решил отплатить за вчерашнее мамино гостеприимство.
– Бабушка, с уходящим годом вас! — поклонился он бабке Киеши и вручил ей коробку с открыткой.
– О, как мило, как мило! — заворковала бабушка, до дрожи напомнив Макото маму. Неужели их в одном и том же месте манерам учили? Или есть какие-то совсем не подверженные времени каноны поведения?..
Его ненавязчиво препроводили ко входу, подождали, когда он скинет кроссовки, и ласково направили по коридору. Бумага на седзи была ослепительно свежей. Вот возни-то жить в таком доме!
– Извини, что я в таком виде, — сказал Киеши, пропуская Макото в комнату. — Не успел вчера закончить уборку.
– Я великодушно не стану искать в твоих словах намек на нашу вину в том, что ты не успел, — сладко улыбаясь, отозвался Макото. Киеши мимолетно нахмурился, потом разулыбался в ответ. Что его обрадовало, Макото выяснять не стал, он осматривал комнату.
– Ты тут как помещаешься вообще? — подозрительно спросил он. Судя по татами, лежа Киеши как раз должен был упираться и затылком, и пятками либо в седзи, либо в мебель.
– По диагонали, — простодушно раскрыл секрет Киеши.
– Это как-то не по фэншую, — съязвил Макото. — Слушай, учитывая цену земли в Токио, вы немеряно богаты. Почему бы не купить дом посовременнее и подальше от центра? Чтоб футоны по диагонали не класть.
За приоткрытыми седзи тенькнул колокольчик-фурин.
– Деду уже столько раз предлагали продать этот дом, — Киеши пожал плечами. — Он не хочет. Ему удобно.
– А тебе?
– Я привык. И я не верю в фэншуй.
– Ну да, ты веришь в кицунэ, — покивал Макото и присел на край письменного стола. — Так, забери свою рубашку.
– Да, конечно. Передай своей почтенной матушке мои благодарности, — Киеши взял сверток и протянул Макото пакет с черно-зеленой майкой. — Мне даже удалось ее снять, не порвав. Не смейся, это было нелегко.
– Я не знаю, что бы я с тобой сделал, если б ты ее порвал, — очень честно сказал Макото, выхватывая у Киеши пакет. Он сам удивлялся нахлынувшим чувствам: казалось бы, и не выкинул-то майку, почитай, случайно, но в самом деле был готов растерзать Киеши за гипотетические повреждения, нанесенные ей.
Киеши помедлил и кивнул.
– Да. Я понимаю. Наверное, у меня были бы схожие ощущения.
Макото вдруг представил себе Киеши в капитанской майке КириДая, с огнем в глазах протягивающего руки к горлу несчастного, повредившего дорогую ему вещь.
Или человека.
Нет, стоп, никуда он ничего не тянул, он только улыбался и…
…но это когда он был в форме Сейрин. Кирисаки Дайичи — совсем другая история.
– Мальчики, к столу! — донеслось из коридора.
Макото дернулся:
– Эй! Я вообще-то тороплюсь…
– Не обижай бабушку, — попросил Киеши. — Она считает своим долгом угостить гостя. Тем более… здесь очень редко бывают гости.
«Не обижай бабушку, иначе я не знаю, что я с тобой сделаю», — перевел Макото слова Киеши на собственное внутреннее наречие. Ну да, конечно, а он-то сам что бы устроил идиоту, который посмел бы обидеть маму?
– Рановато для обеда, ты не находишь? — сказал он вслух.
– Ну нет, на обед не рассчитывай, — Киеши хмыкнул, как показалось Макото, с облегчением. — Чай с печеньем, не более.
Церемония распития чая с печеньем — отличным домашним печеньем, надо признать, и Макото только для виду возражал, когда ему упаковали с собой здоровенную коробку, — продолжалась едва ли минут сорок. Они с семейством Киеши всего лишь подробно обсудили, кто на Новый Год ходит в храм слушать колокол и есть тосикоси-собу, а кто предпочитает ужин дома и встречу рассвета на какой-нибудь возвышенности. Макото видел, что бабушка устает от хлопот у стола. И он никогда не заметил бы этого, если бы точно не знал, как все то же самое делает мама.
– Извини, что вынудили тебя потратить время, — сказал Киеши, провожая его к калитке.
– Вчера ты влип гораздо круче, так что я не в обиде, — отозвался Макото. Ему было странно. Он не привык видеть людей в тех, кого сметал с дороги. Он и вообще-то не очень привык видеть людей в людях. Но очень сложно этого не делать, когда толчешь с кем-то рис, меняешься одеждой, ешь из одного котла, ходишь в гости и знакомишься с родственниками.
Территория, подумалось Макото, как формируется территория? Как становятся «своими»? Как сделать человека «своим»?
Идея осенила его прямо на пороге.
Нельзя отобрать территорию у Киеши. Но можно попытаться включить его в собственную. Вот это будет номер!
– Думаю, мне все-таки следует сказать тебе, Киеши, что матушке ты понравился, — проговорил он, оборачиваясь у калитки. — Она будет довольна, если ты навестишь наш дом еще раз.
«Если этот дебил спросит: «А ты?», не нужен мне такой «свой» и такая территория. Я не буду безопасен для него, скорее наоборот…»
– Спасибо, — ответил Киеши. — Я с удовольствием нанесу визит.
– Ты мог бы прийти в какой-то из трех выходных дней, — заявил Макото, развивая успех. — Матушка готовит осэти-рери, а я, признаться, не люблю эти блюда. Мне понадобится помощь с их поеданием… ну ты понимаешь: чтобы никого не обидеть.
– Серьезно, Ханамия? Не любишь осэти? — казалось, Киеши пытался уразуметь нечто неподвластное человеческому воображению. — Нет, ты правда не шутишь?
Поборов жесточайшее искушение воскликнуть: «Купился, идиот?», Макото развел руками:
– Не шучу и не люблю. Приходи. Ты нам очень поможешь.
Таким ошарашенным он Киеши еще не видел и мысленно потер руки, записывая очко в свою пользу.
– Может, ты мне номер телефона дашь? — осведомился Киеши, приходя в себя.
Макото фыркнул и достал телефон. В нем зарождалось подозрение, что пока он будет пытаться присвоить Киеши, Киеши станет заниматься тем же самым в отношении него. Просто потому, что не может иначе: он же очень территориальное существо.
«Что же, вот и посмотрим, каков Киеши Теппей в состязании один на один… Спасибо тебе, мама, это самый замечательный подарок к Новому Году!»
Бета: _Brownie_
Размер: миди, 5087 слов
Пейринг/Персонажи: Ханамия Макото, Киеши Теппей, ОЖП
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: мама Ханамии очень любит готовить, иногда это оборачивается неожиданностями.
читать дальше
Мама задерживалась.
Макото окинул взглядом кухню: все сияет чистотой, все принадлежности на своих местах и готовы к бою. Мама решила в этом году готовить осэти самостоятельно. Если честно, Макото эта идея не очень нравилась, но покупное осэти он вообще терпеть не мог, а никаких других вариантов не предполагалось. Традиционная еда была у мамы любимым заскоком, мотто, хобби и вообще всеми словами, которые обозначают, что человек напрочь упоролся по какой-то теме.
Макото, безусловно, имел с этого массу приятностей: его бэнто всегда были разнообразны, вкусны, полезны и красивы, вызывали зависть и приносили почет. И вообще, еда — это куда лучше, чем вышивка или другое рукоделие, которое загромождает дом или дарится всем знакомым по любому поводу. Или, скажем, вот мама Фурухаши коллекционировала фигурки собак. От этих собак деваться было некуда, в дом Фурухаши стремно было заходить, потому что отовсюду на тебя неживыми глазами смотрели куклы, статуэтки, еще какая-то собаковидная хрень.
Так что Макото легко отделался, но все же осэти… Покупное ни разу не оказывалось вкусным, и Макото был убежден, что дело не в мастерстве повара, а просто в традиционном наборе продуктов и их сочетании. Но мама уперлась, приобрела красивущую трехэтажную коробку — настоящую деревянную! лакированную, в золоте! тысяч за сто, не меньше! — и умчалась за продуктами, восклицая, что не может считать себя настоящим кулинаром, если не приготовит осэти-рери.
Ладно, думал Макото, наводя в кухне порядок и блеск, в конце концов, он наверняка сможет тихонько бегать в кофейню на углу.
Во дворе заурчал мотор: похоже, мама наконец вернулась. Послышался ее веселый голос — с соседями, что ли, болтает? Может, подвезла кого-нибудь…
Скинув резиновые перчатки, но не снимая фартука, Макото выскочил на крыльцо, готовый таскать сумки. Мама действительно щебетала о чем-то с соседкой, изящно жестикулируя; рукава ее кимоно трепетали в воздухе, и Макото, как обычно, засмотрелся. Мама любила носить кимоно, а кимоно любили ее. В шелках мама превращалась в сказочную красавицу.
– Привет, Ханамия, — сказал ему человек, вынимавший из багажника пакеты. Макото дежурно улыбнулся, вдохнул, чтобы ответить, да так и завис, как будто воздух во рту превратился в резиновый кляп.
– Мако-тян! — мама спешила к крыльцу, лучась улыбкой. — Этот любезный юноша помог мне с сумками и поможет тебе еще кое с чем. Киеши-кун, это мой сын, Макото. Макото, это…
– …Киеши Теппей, я знаю, матушка, мы знакомы, — Макото наконец заставил себя говорить.
– О, в самом деле? — мама изящно прикрыла рот кончиками пальцев, изогнула брови в кукольном удивлении. — Надо же! Но тем лучше. Мальчики, пожалуйста, несите вещи в кухню. Киеши-кун, ты будешь чай или кофе?
– Чай, с вашего позволения, — Киеши поклонился, не выпуская из рук пакеты. Выглядел он слегка не в своей тарелке.
– Ханамия, прости, — вполголоса произнес он, поравнявшись с остолбеневшим Макото. Мама уже скрылась в доме и чем-то брякала на кухне. — Она не представилась сразу. Выпрыгивать из машины было как-то неуместно.
Макото только сглотнул.
– Я не мог отказать в помощи, — растерянно каялся Киеши, — честное слово, Ханамия, я не нарочно тебя злить явился…
– Да знаю я, — буркнул Макото. — Там есть еще что в багажнике? Входи, разувайся, кухня прямо и направо.
Сокрушительная мощь маминой харизмы была ему известна очень хорошо. Мама могла взять без боя любой бастион бюрократии, испепеляла всякое недружелюбие и оставляла за собой ошарашенных людей, едва ли понимающих, как и почему они только что сделали для незнакомой дамы абсолютно все, что только могли. Впрочем, со знакомыми происходило то же самое, только они заранее не пытались сопротивляться. Куда уж там какому-то Киеши. Особенно Киеши, который всех защитит и всем поможет.
Что всерьез нервировало, так это оброненное мамой «поможет тебе кое с чем». С чем бы это?! Макото нервно оглядел двор. Кадомацу он установил при входе еще вчера. Листья подмел, окна снаружи помыл. Обстановка в доме была европейская, никаких футонов вытряхивать или там бумагу на седзи менять не требовалось. Для чего нужна помощь постороннего парня?..
Он забрал из багажника оставшиеся покупки, отнес в кухню. Киеши пил чай, стараясь выглядеть непринужденно. Получалось у него очень плохо. В другой раз Макото с удовольствием поиздевался бы: Киеши как будто экзамен в универ сдавал или разыгрывал решающий мяч в финале Зимнего кубка, — но он видел такое не впервые. На самом деле Киеши еще очень достойно держался по сравнению с некоторыми другими, которых заносило — засасывало — в гостеприимные мамины объятия.
Мама порхала в белоснежном переднике поверх кимоно, раскладывая и убирая продукты.
– Мако-тян, вот и ты! Выпей чаю, пожалуйста, а потом вынеси на улицу ступу для риса. Она в кладовой. Ее, правда, нужно протереть, ты понимаешь… И толкушку, конечно же.
Киеши уставился на Макото испуганными и несчастными глазами.
– Матушка? — как мог спокойно позвал Макото, чувствуя, как у него холодеют руки. — Ступу для риса?
– Разумеется! — мама победно распрямилась, закончив потрошить пакеты. — Мы же решили готовить новогоднюю трапезу сами. Значит, и рис толочь тоже нужно самим!
Когда это «я» превратилось в «мы», успел подумать Макото.
– Большая удача, что Киеши-кун уже имел дело с этим процессом, — пропела мама льстивым голоском и даже поклонилась в сторону Киеши. — И к тому же вы, оказывается, знакомы. Значит, у вас все получится как нельзя лучше! Хороший знак перед Новым Годом.
Взгляд Киеши стекленел. У Макото был кое-какой иммунитет — все-таки родная мать! — но даже он чувствовал, как его обволакивает паутина неизбежности предстоящего. Легче шелка, прочнее титана.
– Я сделаю вам поесть, — продолжала мама, — это ведь такое трудное занятие, оно отнимает силы… Мако-тян, достань, пожалуйста, для нашего гостя фартук и что-нибудь на голову.
– Да, матушка.
Когда Макото выходил из кухни, ему померещилось, что мама подмигнула Киеши. Но смысла в этом никакого не было, Киеши сейчас все равно не воспринимал реальность, и мама знала это лучше кого угодно, поэтому Макото решил, что зрение его обманывает.
Выволакивая ступу из кладовой, он усмехнулся: мама прекрасно понимала, что уговорить его самого заняться рисом, скорее всего, не получится, и поэтому высмотрела, сцапала и привела домой аргумент «за»: при посторонних Макото ни за что не стал бы возражать и упрямиться. Он не любил выглядеть идиотом, а не выглядеть им, ругаясь с мамой, было нереально. Она воплощала собой идеал, и перечить идеалу, сохраняя достоинство в чужих глазах, просто не получалось. По крайней мере, Макото до такого еще не дорос.
А стало быть, сейчас ему придется толочь рис для моти вместе с Киеши Теппеем. И где только мама на него налетела! Хотя нет ничего удивительного в том, что, встретив, она выбрала именно его: мама, как заправский хищник, чуяла любую слабину в человеке. Она заранее знала, что Киеши не сумеет отказаться.
Против воли стало жаль Киеши. Он не сломался в руках Макото, выстоял, пошел своим путем… и тут его слизнула волна цунами и принесла куда хотела, без малейшего шанса на сопротивление.
– Я могу помочь? Прямо сейчас, в смысле?
Киеши переминался с ноги на ногу в дверях ванной, где Макото протирал ступу. Вид у него все еще был ошарашенный.
– Сейчас поможешь мне дотащить эту дуру наружу. Она тяжеленная.
Огрызаться или издеваться не хотелось. Что толку? Хоть изойди на яд — Киеши никуда не денется, не сбежит, не растворится в воздухе. Мамина воля держит его здесь, как заклятие — демона. Они оба сейчас одинаково беспомощны перед лицом желания мамы готовить моти как полагается.
Киеши покладисто кивнул, дождался, пока Макото отложил губку, подхватил ступу с одной стороны. Их руки почти соприкасались на бортике, и приходилось подлаживаться друг под друга, шагая. Киеши пятился, Макото семенил вперед, задевая ступу коленями. Удивительно неудобный предмет, почему не приделать ручки?..
Кое-как спустившись с крыльца, они установили ступу посреди двора, на плитке дорожки. Не сговариваясь, выдохнули и присели на ступеньках перевести дух.
– Где она… тебя поймала? — спросил Макото в два приема. «Как» — спрашивать не стал, уверен был, что Киеши не запомнил этого момента.
– Кажется, в торговом центре на набережной, — Киеши постепенно приходил в себя, взгляд его наполнялся недоумением и интересом. — Она уронила пакет, мандарины раскатились. Я помог собрать… и… — он заморгал, помотал головой. — Ханамия, извини: она… в смысле, твоя почтенная матушка — не кицунэ? То есть, я это не в обиду…
Макото завороженно смотрел, как скулы и уши Киеши наливаются розовым. С ума сойти, он смутился! По-настоящему, всерьез смутился!
Похоже, маму следовало поблагодарить за новогодний подарок.
– Спасибо, ямамбой не обозвал, — легко бросил Макото и был вознагражден еще более интенсивным румянцем на лице Киеши. — Не парься, я сам иногда сомневаюсь, не откусила ли матушка папе голову еще до моего рождения.
Киеши откашлялся в кулак.
– По-видимому, ты пошел в мать, — заметил он — то ли намекал на прежние их взаимодействия, то ли пытался нахамить.
– Такой же красивый? — Макото подмигнул и поднялся. Киеши остался сидеть, глядя снизу вверх, хмурясь и явно не зная, что сказать. — Пойду приволоку молот и мешалку, а ты иди к матушке за рисом.
Он поспешно скрылся в кладовке. Киеши протащился мимо нога за ногу. Маму он определенно побаивался. Макото подумал вдруг, что про кицунэ Киеши вовсе не шутил. Нет, в самом деле, еще бывают люди, которые во все это верят? И Киеши из их числа?
Что ж, определенно мама подбирала свой «аргумент» с большим тщанием.
Он снял с крючка самый большой фартук, какой был — красно-белый, с кроликами. Вытащил из-под груды инструментов толкушку — здоровенный деревянный молоток, которым последний раз пользовался, наверное, дед лет десять назад. Мешалка рядом с молотом выглядела очень маленькой и легкомысленной.
Выйдя в коридор с молотом на плече, Макото чуть не столкнулся с Киеши: тот нес из кухни кадушку риса. Мама расстаралась, сварив втрое больше обычного. Что ж, моти положено угощать богов и соседей — даром не пропадет.
– Смотри, Киеши, какой инструмент для тебя, — Макото кивнул на молот, а потом помахал мешалкой: — А это для меня. Буду смотреть, как ты трудишься.
– Вообще-то мешать рис не легче, чем отбивать, — удивился Киеши. Потом вдруг усмехнулся: — Ты еще поменяться захочешь, Ханамия.
Макото фыркнул и ушел в ванную протирать инструменты.
В принципе, он догадывался, что размешивать густую клейкую массу риса, отдергивась из-под ударов молота — занятие не особенно простое. Но поменяться? Да щас, нашел дурака.
Пока они готовились: несли табуретку и миску с водой, чтобы смачивать тесто, обряжали Киеши в фартук и бандану, объясняли любопытным соседям, что сейчас будет, и договаривались, как взаимодействовать, по двору поплыли ароматы еды. Сначала еле ощутимые — Макото заметил, как Киеши повел носом, пытаясь отследить тень запаха, — затем все более густые. В животе требовательно заурчало.
– Начинай, тормоз, — велел Макото и взял мешалку наизготовку. — Быстрее сделаем — быстрее свалишь.
Киеши кивнул и без лишних слов взметнул молот над ступой.
Соседки в один голос ахнули. Действительно, Макото не мог не признать: тут было на что посмотреть. В одной рубашке с закатанными рукавами и облегающих джинсах, Киеши смотрелся в роли молотобойца очень эффектно. За год в Америке, или где он там лечил ногу, он ничуть не потерял форму.
Защелкали камерами мобильники с обеих сторон двора. Макото скривился: тоже нашли развлечение…
– Мешай!
Ворочать мокрой лопаткой рис действительно было ни фига не легко. Возможно, и правда труднее, чем махать молотом. Но Макото скорее надорвался бы, чем запросился меняться.
– Бей! — две минуты передышки и снова за работу.
Соседи подбадривали, хлопали в ладоши, потом кто-то из пожилых завел песенку, в которой было больше ритмичного уханья и бормотания, чем осмысленного текста. Как ни странно, эти первобытные завывания помогали удержаться в ритме, и дело шло довольно споро.
Макото не уловил, когда рис превратился в тесто, тягучее, однородное. Он устал, вспотел, руки и плечи одеревенели, да и поясница не отставала. От Киеши валил пар, мокрые от пота волосы над банданой встали дыбом, как ежиные иглы. Даже соседи утомились и пели вразнобой.
– Все, мальчики, уже все! — мама явилась небесной феей, легкая и свежая, в своем белом передничке, оглушительно пахнущая чем-то вкусным. — Смотрите, какая получилась красота!
Со всех сторон раздались аплодисменты. Макото слышал их словно сквозь вату. Странно, ведь еще даже солнце не село, значит, времени прошло не так много. Тренироваться случалось и вдвое, и втрое дольше, так откуда такая зверская усталость?
– Непривычная нагрузка, — выдохнул Киеши. Он подхватил кадку с тестом и двинулся следом за мамой, а Макото вдруг заметил, что Киеши припадает на левую ногу. Не сильно. Но все-таки.
Это было очень странное ощущение: злорадство и неловкость в одном флаконе. В пропорции один к одному.
– Как чудесно! — мама умильно сложила руки, любуясь тестом. — Вы такие молодцы, мальчики! Принимайте душ скорее. Мако-тян, найди для нашего гостя смену одежды, пожалуйста. И приходите обедать!
– Но у нас нет одежды такого размера, — начал Макото.
Мама на мгновение оторвалась от того, что резала и перемешивала.
– Макото, — нежно и серьезно сказала она, глядя на него в упор, — ты можешь решить эту проблему. — И вернулась к своему занятию.
Киеши рядом, кажется, позабыл дышать.
– Понятно. И сотворить маленькое симпатичное чудо, — прошипел Макото сквозь зубы. Он очень любил маму, но иногда она бывала невыносимо… идеальной. — Пошли наверх, Киеши. Ты можешь подниматься по лестнице?
Киеши помедлил.
– Что, заметно?
– Можешь или нет?!
– Да, могу.
– Шевелись тогда.
Вручив Киеши полотенце и буркнув: «Насчет расхода воды сам все знаешь», Макото пихнул его в ванную, а сам зарылся в платяной шкаф. У него появилась идея. Он сам счел бы эту идею замечательно гнусной, не будь она порождена безысходностью.
Десять минут спустя он сунул в руки Киеши аккуратно сложенную майку.
– Штанов на тебя нет вообще никаких, останешься в своих, а верх — вот, — бросил он и скрылся в ванной сам.
Выяснилось, однако, что сам Макото не был готов к зрелищу, созданному собственноручно.
Как и полагалось третьекурснику, он оставил клубную деятельность и был уверен, что форменная майка ему больше не пригодится. Но выбрасывать не стал. Оказалось — пригодится, но как!
Очень свободная на Макото, на Киеши она натянулась мало не до треска, обрисовывая торс в мельчайших подробностях. Капитанская «четверка» как-то даже нагло красовалась на мощной груди. Киеши хмурился.
– Мне кажется, ты издеваешься.
– Я не держу дома одежду на три размера больше себя, — окрысился Макото. — Вот все, что есть. Хочешь — иди голышом.
– Боюсь, госпожа твоя мать этого не одобрит.
– Это точно.
Спускался Киеши куда медленнее, чем поднимался. Обогнать его на лестнице Макото не мог, тащился позади и чувствовал себя неуютно. Киеши в его одежде, с запахом его геля для душа… Это было чуточку — порядка на три — интимнее, чем Макото когда-либо предполагал. И, главное, он решительно ничего не мог поделать. Даже скинуть Киеши с лестницы не мог. Не у себя дома. И не в присутствии мамы.
Ладно. Не хотел он скидывать Киеши с лестницы. Пошло, глупо, чревато последствиями, никакого удовольствия.
– Я думал, тебя там, в Америке, вылечат.
– Я хожу, — сухо ответил Киеши.
– Угу, помогаешь прекрасным незнакомкам и вляпываешься в неприятности.
– Я не назвал бы сегодняшнее… приключение неприятностью, — Киеши наконец ступил на ровный пол и отцепился от перил. — И твоя мама действительно очень красивая, Ханамия. Красивее всех, кого я видел.
Макото едва не брякнул, что его мама старше Киеши на тридцать лет, но вовремя захлопнул рот.
– Влюбишься — убью, — предупредил он вместо этого.
– Я не буду назойливым ухажером, — очень серьезно отозвался Киеши, и Макото пережил секунду всепоглощающего, абсолютного изумления, прежде чем до него дошло, что Киеши пошутил.
– Ты не будешь никаким ухажером, — отрезал он, — мне вот только отчима в твоем исполнении не хватало!
Теперь уже Киеши молча хлопал ресницами, а Макото вдруг сообразил, что, кажется, невольно сделал Киеши очень жирный комплимент. Ну в самом деле, заявить человеку, что им могла бы увлечься такая женщина…
А и могла бы, будь Киеши постарше раза в два, понял он тут же. Ну, насколько он знал маму.
– Пожалуй, ты прав, — протянул Киеши и ослепительно улыбнулся. — Из нас с тобой получились бы скверные родственники, Ханамия.
– Как ни противно это говорить, но я полностью с тобой согласен, — оскалился Макото и пошел на кухню. Жрать хотелось до темноты в глазах.
Мама приготовила набэ.
Впервые на памяти Макото мама ставила на стол набэ, когда у них были гости. И таинственно улыбнулась в ответ на молчаливое удивление сына.
Макото с оттенком паники подумал, что, может быть, Киеши и правда понравился маме несколько больше, чем это прилично.
Киеши, разумеется, таких тонкостей не уловил, хотя и почуял, что что-то не совсем в порядке. Макото встретил его короткий вопросительный взгляд, поморщился и кивком пригласил садиться за стол. У мамы свои представления о том, какого обращения заслуживают гости.
Сама она есть с ними не стала. Отошла в угол и умиленно наблюдала, как «мальчики» питаются, время от времени подкладывала на блюдо добавку, потом положила в кастрюлю лапшу…
Макото хорошо знал эту мамину манеру оставаться в тени и раскидывать сети оттуда, но она никогда еще не вела себя так с ровесниками сына. Наверное, я вырос, с неожиданной горечью подумал он. Вот так не заметишь, а уже взрослый в глазах собственной матери. На мгновение перехватило горло от острой тоски.
– Киеши-кун, завтра Макото вернет тебе рубашку, — сказала мама. — У тебя нет аллергии на стиральный порошок?
– Нет, — автоматически ответил Киеши, а потом испуганно встрепенулся: — Что вы, Ханамия-сан, не нужно, я сам…
– Нужно, — ласково и непреклонно ответила мама, — не лишай меня возможности отблагодарить тебя за помощь.
Макото мысленно застонал. Завтра, значит, придется переться в город встречаться с Киеши. В самый канун Нового Года.
С другой стороны, не оставлять же ему капитанскую майку. Не заслужил.
Когда Киеши наконец сумел удрать из незапланированных гостей, было уже темно. Мама, как положено, стояла у ворот и махала ему вслед, а Макото тихо надеялся, что она не заметит, как Киеши хромает. А то с нее станется везти его домой на машине.
Не заметила. Наверное, не сильно он и хромал, просто Макото знал, куда смотреть, и очень интересовался. Что само по себе задевало самолюбие: нечего зацикливаться на своих проигрышах. Кому какое дело, болит или не болит нога у Киеши Теппея. Все равно он уже не будет играть в баскетбол. Талант ли, гений ли — раз сломавшееся идет в отходы, как ни чини.
– Мако-тян, — мама подошла со спины, обняла, на секунду прижалась щекой между лопаток. Макото, который в этот момент мыл один из маминых бритвенно-острых ножей, замер. Осторожно положил нож в раковину и позволил себе расслабиться, радуясь ласке.
– Отложи пока посуду, Мако-тян. У нас есть шоколадный десерт и немного фруктового пива.
– Я несовершеннолетний, — Макото засмеялся и выключил воду.
– Ничего, я никому не расскажу.
Шоколадный десерт в мамином исполнении был любимым лакомством Макото. Бисквит, суфле, посыпка — все с горьким шоколадом и почти совсем без сахара. В детстве он честно угощал этим приятелей, но перестал, получив в ответ только недоумение вместо ожидаемых восторгов.
Мама присела за стол, уже освобожденный от остатков обеда, с бокалом розоватого вишневого пива.
– Вы сегодня такие молодцы, Мако-тян. Спина не болит?
– Еще нет. Завтра буду как колода, наверно. Надо залезть в ванну, прогреться. Матушка… — он попытался облизать шоколад с губ, но, кажется, размазал еще больше. Мама рассмеялась, прикрываясь ладонью. — Как тебе удалось притащить в дом именно Киеши?
– Случайно, мой дорогой, — мама покачала бокал, любуясь дрейфом пузырьков к поверхности. — Право же, я не знала, кто это, пока в машине мы не представились друг другу.
– Но откуда вообще ты знаешь про него? Я же ничего не говорил.
– Сето-кун рассказал мне.
– Кентаро?! Зачем? Когда?! Он же у нас не был уже года два!
Мама удивленно улыбнулась.
– Сето-кун отлично разбирается в кофе. Он знает всех поставщиков магазинов по нашу сторону реки. Я прошу его прогуляться со мной всякий раз, когда иду за кофе, ну и, конечно, мы болтаем о том, о сем…
Макото тяжело вздохнул. Его мама ходит с его одноклассником за кофе, а он понятия об этом не имеет. И, главное, Сето ни разу не проболтался! Хотя он вообще мало разговаривает. То есть как… видимо, с мамой он разговаривает как обычный человек. Сплетничает даже.
– Матушка, это неприлично. Тебя его родители обвинят в домогательствах.
– Что ты. Чета Сето — милейшие люди. Они сами просили присмотреть за их сыном, чтобы не заснул где-нибудь в парке.
– Я хочу уметь делать с людьми вот это, что ты делаешь, матушка.
– Но у тебя не получается?
Макото передернул плечами.
– Отвернись, я оближу тарелку.
Мама отвернулась и прикрылась рукавом.
– Ты еще не нашел баланса, Мако-тян. Ты мужчина, поэтому не плохо, что тебя боятся. Но одного этого мало.
На мамином рукаве чуть заметно выступал над фоном тканый узор — сосновые ветки. Орнамент словно гипнотизировал.
– Нужно, чтоб еще любили? Матушка, я не хочу. Это напрягает. Вон Киеши все любят, идиоты…
– Не думаю, что его любят, — сказала мама, опуская руку и отпивая из бокала. — У него прекрасная маска: добродушная, чуть-чуть недотепистая. Таких не любят — таких считают безопасными. Расслабляются рядом с ними.
Макото залпом выпил полбокала, не ощущая вкуса. Почему он раньше не говорил с мамой про это? Почему?
– Но он не безопасен?
– Ты мне скажи.
Перед глазами пронеслись картинки. Матчи. Разговоры до и после. «Делай что хочешь со мной, но не смей трогать моих друзей». «Ты отличный игрок. Давай сыграем еще».
– Твое лицо говорит за тебя, — заметила мама, не дожидаясь словесного ответа. — Ты больно ушибся об него. Причем заметь, Мако-тян: именно об Киеши, а не о того мальчика-невидимку, их духовного лидера.
– Про него-то ты откуда…
– Сето-кун был так любезен, что показал мне запись вашей игры.
Мама встала, помедлила перед холодильником, достала еще пару бутылок.
– Есть два основных пути, Мако-тян, — произнесла она напевно. — Ты можешь быть равно справедлив со всеми — и тогда ты безопасен для всех, кто соблюдает твои правила. Это вызывает у людей уважение, но не симпатию. У многих это также вызывает желание попробовать на прочность твои принципы. Или ты можешь быть безопасен для тех, кого назовешь своими. Без оговорок и правил. Это территориальность, свойственная и людям, и зверям. Она понятна всем инстинктивно, без объяснений. У кого территория шире, тот кажется сильнее. Киеши-кун… — она улыбнулась прохладно, не показывая зубов, — Киеши-кун очень ревностно охраняет свою территорию и не посягает на чужие. Потому в глазах других, ведомых инстинктами, он выглядит… позитивно.
Макото поднялся, взял у мамы бутылки, открыл, налил по новой. Упал обратно на стул, вытянув ноги, и прикрыл глаза.
– Матушка, ты ведешь себя не так и не этак.
– Я женщина, мой дорогой. У нас совсем другие техники. Тебе они недоступны. Прости, что не могу дать тебе личного примера.
– Что тут сделаешь, — Макото усмехнулся. Он не помнил отца — тот погиб во время землетрясения Кобэ, когда Макото был совсем мелким. Мама предпочла не выходить замуж вторично, дед умер довольно рано, других мужчин в ближнем кругу не завелось, и потому, действительно, с ролевой моделью для подражания у Макото было неважно. Не сказать чтобы ему это мешало. Ну, или он не сознавал, чего лишен.
– Ну хорошо. Кто такой Киеши, я понял. А я сам?
Безмятежную улыбку мамы можно было смело вставлять в социальную рекламу. Что-нибудь о подлинном духе Японии.
– Мне кажется, Мако-тян, тебе следовало бы завтра съездить и вернуть рубашку Киеши-куна, а заодно преподнести ему и его родным немного моти. Это ведь справедливо, не так ли?
Десерт закончился, пиво тоже, а судя по ответу мамы –завершился и разговор. Разумеется, никаких прямых советов. Мама объяснит что угодно о других, поделится опытом, но не станет разъяснять, как самому Макото себя вести. «Ты справишься с этой задачей». Старайся, и у тебя все получится.
Некоторые практиковали такое в баскетболе. Макото с удовольствием ломал их. Впрочем, тех, у кого все получалось без особых стараний, он ломал еще охотнее.
Он не знал, какова была доля таланта, а какова — старания в баскетболе Киеши. Исходно он просто убирал с пути отличного игрока.
Почему позже он так хотел доломать Киеши? Почему так злился, когда это не получилось?
Может, потому что территория Киеши — вся его команда, а территория Макото — только мама? Под «своих» больше никто не подходил, даже парни из Кирисаки Дайичи. Ну, может, Сето за счет давнего, с младшей школы, знакомства. И то как-то…
– Это фигня, что у меня нет друзей, — медленно проговорил Макото, пробуя слова на вкус. Мама к тому моменту уже улетучилась куда-то — то ли прибираться, то ли стирать, и голос в пустой кухне звучал гулко и внушительно. — Друзья сами по себе низачем не нужны. Но у меня нет «своих». А значит, у меня маленькая территория. Это почти то же самое, что маленький член: жить можно, но унизительно. Нужно что-то менять.
Он ухмыльнулся, на мгновение представив, как клево было бы отнять территорию у Киеши. Но — нереализуемо. Хотя, конечно, перейти в Сейрин и начать тянуть одеяло на себя… Было бы весело.
Ладно, шанс упущен. Никто не меняет школу под конец последнего курса.
Утро последнего дня года выдалось небывало сухим и теплым. Макото решил покончить с неприятным поручением как можно скорее. Адрес Киеши он знал давно — выяснил еще в прошлом году, когда собирал информацию на всех противников.
Мама завернула выстиранную и выглаженную рубашку в хрустящую бумагу, вручила Макото коробку с моти и открытку с безличными новогодними пожеланиями для всей семьи, поцеловала в переносицу и попросила вернуться не позже чем за час до полуночи. Макото только фыркнул: он не собирался задерживаться ни одной лишней минуты. Лучше дома потупить в компьютер, или помочь маме по дому, или — если ей требуется одиночество для кулинарного вдохновения — вызвонить Сето, предателя этакого, и пойти погонять мяч или выпить кофе… да что угодно лучше, чем общаться с Киеши и строить из себя воспитанного мальчика перед его семейством.
Домик Киеши, зажатый между многоэтажками, он нашел с третьей попытки, пришлось даже побеспокоить полицейского в будке на углу. Воротца в крошечный дворик, связанные из бамбуковой щепы, выглядели точно как портал в прошлое. Макото даже задумался, а есть ли в жилище Киеши канализация, или, может, он по утрам таскает воду из колодца?
– Ты, наверно, Ханамия-кун? — окликнули его из дома, и во дворик вышла женщина, при виде которой Макото согнуло в поклоне даже раньше, чем он успел осознать, с кем имеет дело.
Бабка Киеши тоже любила кимоно. И если маме Макото традиционные наряды возвращали красоту и молодость, то бабушку Киеши они, казалось, выносили из потока времени. Сколько лет этой даме: шестьдесят или девяносто? — не разобрать.
– Входи, входи, мой мальчик, — певуче говорила бабушка, отпирая калитку. Распрямляясь, Макото успел увидеть скрюченные артритом пальцы, подумал, что все-таки скорее девяносто, а потом сразу — что нужно купить маме хороший крем для рук.
– Теттян, к тебе твой друг, — позвала бабушка, и Макото успел подавить смешок — «Теттян», вот как? — и невольную гримасу — «друг» нашелся! — до того, как на веранду выскочил Киеши, босой, в подкатанных штанах и застиранной футболке, торопливо вытирающий руки полотенцем. Полы мыл, наверно.
– Ханамия, заходи! — крикнул он. Макото выдохнул: он рассчитывал обменяться одежками, отдать моти и свалить, но Киеши явно решил отплатить за вчерашнее мамино гостеприимство.
– Бабушка, с уходящим годом вас! — поклонился он бабке Киеши и вручил ей коробку с открыткой.
– О, как мило, как мило! — заворковала бабушка, до дрожи напомнив Макото маму. Неужели их в одном и том же месте манерам учили? Или есть какие-то совсем не подверженные времени каноны поведения?..
Его ненавязчиво препроводили ко входу, подождали, когда он скинет кроссовки, и ласково направили по коридору. Бумага на седзи была ослепительно свежей. Вот возни-то жить в таком доме!
– Извини, что я в таком виде, — сказал Киеши, пропуская Макото в комнату. — Не успел вчера закончить уборку.
– Я великодушно не стану искать в твоих словах намек на нашу вину в том, что ты не успел, — сладко улыбаясь, отозвался Макото. Киеши мимолетно нахмурился, потом разулыбался в ответ. Что его обрадовало, Макото выяснять не стал, он осматривал комнату.
– Ты тут как помещаешься вообще? — подозрительно спросил он. Судя по татами, лежа Киеши как раз должен был упираться и затылком, и пятками либо в седзи, либо в мебель.
– По диагонали, — простодушно раскрыл секрет Киеши.
– Это как-то не по фэншую, — съязвил Макото. — Слушай, учитывая цену земли в Токио, вы немеряно богаты. Почему бы не купить дом посовременнее и подальше от центра? Чтоб футоны по диагонали не класть.
За приоткрытыми седзи тенькнул колокольчик-фурин.
– Деду уже столько раз предлагали продать этот дом, — Киеши пожал плечами. — Он не хочет. Ему удобно.
– А тебе?
– Я привык. И я не верю в фэншуй.
– Ну да, ты веришь в кицунэ, — покивал Макото и присел на край письменного стола. — Так, забери свою рубашку.
– Да, конечно. Передай своей почтенной матушке мои благодарности, — Киеши взял сверток и протянул Макото пакет с черно-зеленой майкой. — Мне даже удалось ее снять, не порвав. Не смейся, это было нелегко.
– Я не знаю, что бы я с тобой сделал, если б ты ее порвал, — очень честно сказал Макото, выхватывая у Киеши пакет. Он сам удивлялся нахлынувшим чувствам: казалось бы, и не выкинул-то майку, почитай, случайно, но в самом деле был готов растерзать Киеши за гипотетические повреждения, нанесенные ей.
Киеши помедлил и кивнул.
– Да. Я понимаю. Наверное, у меня были бы схожие ощущения.
Макото вдруг представил себе Киеши в капитанской майке КириДая, с огнем в глазах протягивающего руки к горлу несчастного, повредившего дорогую ему вещь.
Или человека.
Нет, стоп, никуда он ничего не тянул, он только улыбался и…
…но это когда он был в форме Сейрин. Кирисаки Дайичи — совсем другая история.
– Мальчики, к столу! — донеслось из коридора.
Макото дернулся:
– Эй! Я вообще-то тороплюсь…
– Не обижай бабушку, — попросил Киеши. — Она считает своим долгом угостить гостя. Тем более… здесь очень редко бывают гости.
«Не обижай бабушку, иначе я не знаю, что я с тобой сделаю», — перевел Макото слова Киеши на собственное внутреннее наречие. Ну да, конечно, а он-то сам что бы устроил идиоту, который посмел бы обидеть маму?
– Рановато для обеда, ты не находишь? — сказал он вслух.
– Ну нет, на обед не рассчитывай, — Киеши хмыкнул, как показалось Макото, с облегчением. — Чай с печеньем, не более.
Церемония распития чая с печеньем — отличным домашним печеньем, надо признать, и Макото только для виду возражал, когда ему упаковали с собой здоровенную коробку, — продолжалась едва ли минут сорок. Они с семейством Киеши всего лишь подробно обсудили, кто на Новый Год ходит в храм слушать колокол и есть тосикоси-собу, а кто предпочитает ужин дома и встречу рассвета на какой-нибудь возвышенности. Макото видел, что бабушка устает от хлопот у стола. И он никогда не заметил бы этого, если бы точно не знал, как все то же самое делает мама.
– Извини, что вынудили тебя потратить время, — сказал Киеши, провожая его к калитке.
– Вчера ты влип гораздо круче, так что я не в обиде, — отозвался Макото. Ему было странно. Он не привык видеть людей в тех, кого сметал с дороги. Он и вообще-то не очень привык видеть людей в людях. Но очень сложно этого не делать, когда толчешь с кем-то рис, меняешься одеждой, ешь из одного котла, ходишь в гости и знакомишься с родственниками.
Территория, подумалось Макото, как формируется территория? Как становятся «своими»? Как сделать человека «своим»?
Идея осенила его прямо на пороге.
Нельзя отобрать территорию у Киеши. Но можно попытаться включить его в собственную. Вот это будет номер!
– Думаю, мне все-таки следует сказать тебе, Киеши, что матушке ты понравился, — проговорил он, оборачиваясь у калитки. — Она будет довольна, если ты навестишь наш дом еще раз.
«Если этот дебил спросит: «А ты?», не нужен мне такой «свой» и такая территория. Я не буду безопасен для него, скорее наоборот…»
– Спасибо, — ответил Киеши. — Я с удовольствием нанесу визит.
– Ты мог бы прийти в какой-то из трех выходных дней, — заявил Макото, развивая успех. — Матушка готовит осэти-рери, а я, признаться, не люблю эти блюда. Мне понадобится помощь с их поеданием… ну ты понимаешь: чтобы никого не обидеть.
– Серьезно, Ханамия? Не любишь осэти? — казалось, Киеши пытался уразуметь нечто неподвластное человеческому воображению. — Нет, ты правда не шутишь?
Поборов жесточайшее искушение воскликнуть: «Купился, идиот?», Макото развел руками:
– Не шучу и не люблю. Приходи. Ты нам очень поможешь.
Таким ошарашенным он Киеши еще не видел и мысленно потер руки, записывая очко в свою пользу.
– Может, ты мне номер телефона дашь? — осведомился Киеши, приходя в себя.
Макото фыркнул и достал телефон. В нем зарождалось подозрение, что пока он будет пытаться присвоить Киеши, Киеши станет заниматься тем же самым в отношении него. Просто потому, что не может иначе: он же очень территориальное существо.
«Что же, вот и посмотрим, каков Киеши Теппей в состязании один на один… Спасибо тебе, мама, это самый замечательный подарок к Новому Году!»
@темы: куробасие
-
-
25.03.2016 в 20:29-
-
25.03.2016 в 21:20