[Крокодил Мимо]

Название: Ненависть и яблоки
Размер: мини
Персонажи: Имаёши/Ханамия
Рейтинг: PG-13

День начинался омерзительно: в окно палаты било солнце, птички чирикали так, что заглушали грохот поездов на эстакаде метро, кожа под гипсом немилосердно зудела, а у кровати сидел Имаёши и чистил яблоко, снимая маленьким ножом бесконечную спираль кожуры.

Макото изнывал от желания стянуть ножичек и ткнуть семпая в филейную часть. Это безопасно — от пореза задницы никто пока не умирал. И потом, Имаёши такое бы понял и не стал — наверное — вкладывать в ответную шуточку всю свою щедрую и изобретательную душу. Как вот недавно, когда Макото два месяца не мог вычистить с ноута мелкий безобидный вирус. Гаденькая программа подсовывала картинки с трахающимися зверюшками куда только могла: в подпись электронной почты, в документы на распечатку и просто на рабочий стол. Первые дня три Макото ржал. Потом ему это надоело. Потом взбесило. За лекарством от вируса он к семпаю в итоге не пополз, хотя на исходе первого месяца и было такое желание. Убил три недели на код, который искал и уничтожал ползучую пакость. И наслаждался триумфом еще два дня, а потом у ноута погорела материнка. Имаёши как раз позвонил узнать что-то про расписание матчей, выслушал пять минут свирепой ругани и предложил составить компанию в прогулке за новым компом. Как Макото тогда его не убил, он до сих пор не понимал. Возможно, из-за того, что Имаёши умел находить самые клевые забегаловки в округе, а еще из-за того, как он охренительно целовался — и, главное, всегда точно знал, когда приступить к этому занятию.

— Что-то хорошее вспомнил, Ханамия-кун? — сладко осведомился Имаёши. Макото мысленно проклял себя: в присутствии семпая надо контролировать выражение лица! — открыл рот, чтобы послать Имаёши куда подальше, и чуть не поперхнулся долькой яблока.

Проклятый семпай, похоже, просчитал, какого размера и формы должен быть кусок, чтобы надежно заткнуть Макото рот, не давая возможности выплюнуть, но и не заставляя давиться.

— Я ненавижу яблоки! — выпалил Макото, прожевав.

— Ах, извини, пожалуйста, — очень огорчился Имаёши и сунул ему в рот следующий ломтик, весьма своевременно отдернув пальцы. Цапнуть не получилось.
Загипсованные руки очень сильно ограничивали возможности Макото. Как и стальные штыри в лодыжке. Ни пнуть семпая, ни уж тем более пырнуть ножичком — ах, несбыточная мечта! — не было ни шанса.

— Я тебе больше яблок носить не буду, — проникновенно вещал Имаёши, — но этому не пропадать же, верно, Ханамия-кун? Доедай, а я завтра виноград куплю. Или манго. Хочешь манго?

— Не надо виноград! — взвыл Макото, отчетливо представив, как Имаёши сначала будет по десять минут чистить каждую ягоду, а потом — запихивать скользкие, дрожащие, как желе, сладкие трупики виноградин ему в рот длинными ловкими пальцами… Поневоле облизнулся и резко выдохнул: такие картинки в голове грозили отменным стояком, а руки-то в гипсе. Нет-нет, никакого винограда.

— Тогда манго, — воодушевился Имаёши, — ты какое любишь, красное или тайское?

Макото не любил манго, он вообще к фруктам был равнодушен, но воображение уже разыгралось, как наяву почудился сладкий аромат с едва заметной хвойной ноткой. Манго тоже надо чистить… Рука Имаёши с ножиком… Капля сока, ползущая по запястью…

— Семпай, тебя я ненавижу еще больше, чем яблоки.

— Разумеется, — Имаёши поправил очки средним пальцем, зажав между большим и указательным нож. — Кто я, а кто яблоки. Или даже что.

Лезвие качнулось в миллиметре от его щеки, и Макото прикрыл глаза. Он никогда не мечтал о постельных играх с ножами. До этого момента.

И, конечно, все это просто от перевозбуждения, невозможности не только потрахаться, но и подрочить, вот снимут гипс, и идиотские мысли сами собой рассеются… должны бы.

А нечего было так глупо попадаться.

Макото уже и ждать перестал, когда кому-то из его жертв достанет смелости отплатить хоть как-нибудь. Люди вокруг были либо слишком трусливыми и глупыми, либо — изредка — как Киёши Теппей. И еще был семпай, который мстил виртуозно и с удовольствием, но именно поэтому Макото его никогда не трогал всерьез. Уж очень наглядно у семпая действие равнялось противодействию. Ну и, конечно, не следовало забывать о поцелуях. Другого такого мастера Макото рисковал вообще никогда не встретить, а это было бы досадно.

Но в универе его подстерегла засада в лице чуждой ментальности студентов по обмену. По крайней мере, судя по кратким репликам, доносившимся до него сквозь надетый на голову мешок для строительного мусора, нападавшие были иностранцами. А поскольку ни с какими иностранцами, кроме дюжих американцев из баскетбольной команды соседнего факультета, Макото в тесное соприкосновение не вступал… Выводы однозначные, доказать ничего нельзя. Сломанные руки и нога гарантировали нескорое возвращение в баскетбол и проблемы по учебе. Грубо, но очень эффективно. По-американски.

Первые дни в больнице Макото смотрел в потолок, едва замечая капельницы, кормежку и жалостливых медсестер. Перед его глазами вереницей тянулись картины изощренной мести, которую он организует, когда вернется.

А потом пришел Имаёши и с явственным сочувствием в голосе напомнил, что студенты по обмену отбудут домой в конце семестра.

Пару дней после этого Макото провел на транквилизаторах — и то в основном потому, что смирительную рубашку на него надеть никак бы не получилось.

С тех пор Имаёши являлся то через день, то через два, приносил фрукты, свои старые конспекты и свежие университетские сплетни. Например, что Джонс — тяжелый форвард соперников — неудачно зашел в ресторан, где подают фугу. Откачать откачали, но страховка таких вещей не покрывает, так что весело будет Джонсу. Или еще что подружка Рогоффа, разыгрывающего, в пылу ссоры вылила ему на голову банку нитрокраски, и тот мало того что отравился, так еще и брит теперь налысо.

Когда семпай, возведя глаза к потолку, сообщил, что Хатчинсона, центрового, обвиняют в изнасиловании, Макото почувствовал себя отомщенным. Во вселенскую справедливость он не верил — тем более, по справедливости-то как раз ему и досталось, — удачные совпадения предпочитал организовывать сам, а расспрашивать, как это так получилось, не пожелал. Разумеется, заподозрить Имаёши в подставах такого масштаба было сложно, но Макото нравилось думать, что семпай может и это. Практически эротическая фантазия!

И хотя, разумеется, валяться в больничной палате надоело до чертиков, и невозможность лично откусить головы обидчикам зудела не слабее кожи под гипсом, но все-таки жизнь обретала прежние краски.

Только секса очень хотелось. А семпай подливал масла в огонь — и наверняка ведь, сволочь, нарочно.

— Правду говорят, что страдания возвышают, — заметил Имаёши нежно, — видел бы ты себя в зеркале. Такое лицо…

При этом он отнюдь не смотрел в лицо Макото, а косился ниже, где тонкая простыня не могла скрыть… да почти ничего.

— Я тебя убью, — пообещал Макото. — Расчленю и скормлю бездомным кошкам.

— Ммм, теряешь изящество, — рассмеялся Имаёши и встал. — Хоть бы на сашими разделать посулил… — и он как бы между прочим погладил Макото по бедру поверх простыни.

— Не заслуживаешь! — огрызнулся тот, против воли дергаясь навстречу.

— Да-а? Хм… а так? — и рука Имаёши скользнула под простыню.

— С-с-с… скотина!

— Тише, тише, Ханамия-кун, — выдохнул Имаёши и свободной рукой сунул Макото в зубы последнюю дольку яблока. — На вот, заешь огорчение.

Птички за окном старались, как на экзамене по пению, медсестра кормила Макото с ложки — дьявольски унизительно! — рентген показывал, что кости срастаются медленнее, чем могли бы. А Макото лежал расслабленный и томный, думал, позволит ли семпай немного себя порезать, когда они наконец окажутся в одной постели, и вдыхал ускользающий запах яблок — ненавистный, но такой сладкий.

@темы: куробасие